севастьянов

Социальное и гуманитарное знание описывает очень сложные феномены, такие сложные, что не каждый ученый порой понимает, о чем идет речь. То есть, интуитивно понимает, но рацио его дремлет. Так, например, определений понятия «культура», если смотреть по разным словарям, можно насчитать более пятисот. Определений «общества» - несколько десятков. И начинается тестирование студентов: каково определение общества по Шилзу, а как понимал общество Дюркгейм, а Парсонс что по этому поводу выкурил? и т.д. Почему так происходит?
Представьте себе большое животное, например, слона. В целом, каждый понимает, что такое слон. Но для кого-то слон определим по одному хоботу, кому-то достаточно услышать слоновий крик, а кто-то знает, что это – слон, уже при виде слоновьих экскрементов.
Также и здесь, все знают, что общество – это общество. Но Руссо видел общество как продукт соглашения людей, Спиноза смотрел на общество как на часть природы, Дюркгейм выделял коллективное сознание, как основу общества, Парсонс подходил к обществу как к системе… Шилз решил поумничать и выделил свои критерии общества, из которых, например, общая территория сегодня уже не является актуальным критерием, так как Интернет породил общество без единой территории.
Но если слона в науке все же классически характеризуют как «крупное млекопитающее отряда хоботных…», то общество в социологии так и осталось «сложным феноменом», на определении которого, как ключевого социологического понятия, можно заваливать студентов и со спокойной душой выглядеть перед ними обладателем тайного знания.

Вы мне зачем прислали гадости в фейсбуке
И в твиттер и в контакт прислали мне говно
Мне кажется у вас оно от скуки
Пиздлявой хуеты веретено

Поскольку мне, по статусу, в метро уступают место только люди восточной традиции и никто из вас, я считаю, что нужно ввести над пассажирами онлайн-таблички, обозначающие до какой станции кто едет. Я устал угадывать по ерзаньям, рядом с кем, из сидящих, встать, чтоб быстрей занять его место.

Один мучается, какую б позу принять, чтоб кончить. Другой мучается, какую б позу принять, чтоб не чувствовать боль в спине.

Это я, ваша бытовая пьянь. ПездуСпешу поздравить всех с наступающим этим самым. Хотя в мои времена такого Валентина не было. Единственный Валентин, которого я знал, уже помер, он ел котлеты в заводской столовке.

Петр Иннокентьевич вышел на бульвар, снял пиджак, чтобы прикрыть им свежекупленную бутылку, и сел на скамейку. Ничто ничего не предвещало. Дети играли в карты, голуби клевали кем-то оставленный бургер. Самое время подумать о смысле жизни порядочному алкоголику. Этим Петр Иннокентьевич и занялся. И когда мысли уже начали свиваться в единую нить, перед ним появился мормон с предложением уверовать в библию Джозефа Смита. ( дальше )