
Я так сильно хочу спать, что готов продать родину или даже собрание сочинений платона ради мгновенного койко-места, желательно с одеялом . Впрочем, не до излишеств, до них еще как минимум час езды, я в метро, стою, стоя. Ноги подкашиваются, голова сладенько скатывается по плечам, теребя ушами воротник. Солнечный гость восточных традиций уступает мне место. Нижней части тела больше не нужно бороться с реальностью. А верхняя, откидываясь и нагибаясь, периодический возвращается из небытия. И вот, наконец, когда голова упоенно падает куда-то вкось и больше невозможно ошеломленно вздрагивать, проверяя названия станций, когда кажется, что большая медведица вытатуирована звездным дождем изнутри век, когда засыпающее тело ощущает только совершенную пустоту… из завагонной темноты выходит ангел. Он подходит ко мне в щадящем режиме нетления. И говорит голосом индуистской Илы, так что на всем посткреольском континууме разносится эхо его речи. Опять устал ты, Сева? Опять. Опять рассказывал о восьми кризисах по Эриксону. Опять. Опять хотел выкинуть студентов в окно за то, что пришли и смотрят, хотя просил их больше не приходить. Опять. А выпейка-ка ты, Сева, моей тоннельной водки. Красным огоньком сверкает флакончик в его руках и таким радостным и понятным кажется бытие, что я тянусь к нему всем сердцем и рукою…И вдруг оказывается, что это красный ручной диск дежурного по станции метрополитена… Ну ептваю мать…